Четвертый энергопереход: риски и вызовы для России
Возобновляемые источники энергии (ВИЭ) – стержень текущей глобальной повестки. И это не слова: в 2020 г. на ВИЭ пришлось около 90% прироста всех генерирующих мощностей в мире.
В мировой истории это уже четвертый энергопереход, однако вместо одной технологической революции, как это было в случае с паром, сейчас происходит целый комплекс технологических прорывов в энергоэффективности и декарбонизации (ВИЭ, накопители, водород, улавливание углерода), децентрализации и цифровизации.
Но главное в этом энергопереходе – представление, что удовлетворение потребностей человечества должно осуществляться без ущерба для экосистемы. В результате технологического прогресса в 2010-х после многих десятилетий непрерывного увеличения энергопотребления рост экономики наконец оторвался от динамики потребления энергии. Объемы первичного энергопотребления во многих регионах (ЕС, США, Китай) стабилизировались, а в ряде стран (Великобритания, Германия, Япония) стали даже снижаться при повышении ВВП.
Зеленый курс
Важнейший аспект – борьба с изменением климата. На международном уровне дискуссия о климате завершена и как консенсус принят тезис об изменении климата, вызванного антропогенной эмиссией парниковых газов (ПГ). Страховые компании уже фиксируют устойчивый рост количества природных катастроф, а последствия изменения климата к 2100 г. оцениваются как чрезвычайные: потенциальный ущерб мировому ВВП прогнозируется в 30–45%.
Для противодействия климатической угрозе на глобальном уровне в последние годы принимаются экстраординарные меры по сокращению выбросов диоксида углерода (декарбонизации), и государства идут на невообразимые прежде расходы и меры, чтобы эти выбросы сократить.
В 2015 г. было принято Парижское соглашение, нацеленное на удержание роста средней температуры на планете в пределах 1,5 °С от доиндустриального уровня и переход к модели низкоуглеродного развития. По состоянию на сентябрь 2020 г. к соглашению присоединилось 189 государств, в том числе Россия.
Выбросы ПГ регулируют с помощью различных систем квотирования и торговли выбросами, углеродных налогов, вводят запрет на продажу автомобилей с двигателями внутреннего сгорания, устанавливают целевые показатели развития ВИЭ.
ЕС в декабре 2019 г. провозгласил «Зеленый курс», цель которого – достижение климатической нейтральности к 2050 г. (сколько эмитировали CO₂, столько и поглотили), а на 2030 г. предусматривается сокращение выбросов CO₂ на 55% к уровню 1990 г. и повышение доли ВИЭ в энергобалансе до 38–40% (в электроэнергии – до 65%).
При этом уже через 10 лет ЕС предполагает сократить потребление угля на 70%, а нефти и газа – на 30 и 25% по сравнению с 2015 г. Все серьезно: цели подкрепляются госфинансированием в размере 1 трлн евро на ближайшие 10 лет.
Параллельно с Европой идут Азия и Северная Америка. Так, Китай в сентябре 2020 г. заявил об углеродной нейтральности к 2060 г., с 1 февраля 2021 г. в стране вводится национальная система торговли выбросами. В октябре 2020 г. с заявлениями о достижении углеродной нейтральности к 2050 г. выступили Япония и Южная Корея.
Что касается США, то президент Джо Байден уже подписал приказ о возвращении страны в Парижское соглашение и принятии «Зеленого курса», а объем обещанных инвестиций в перевод энергетики страны на зеленые источники в ближайшие четыре года составляет $2 трлн.
Важно и то, что в корпоративном мире декарбонизация становится ключевым параметром конкурентоспособности. Углеродный след стимулирует компании брать на себя обязательства по полному переходу на ВИЭ, инвесторы по всему миру отказываются от финансирования секторов, связанных с высокими выбросами.
Тысячи инвесторов, контролирующих в совокупности активы на сумму свыше $14 трлн, присоединились к инвестиционным обязательствам в отношении сектора ископаемых видов топлива, в результате чего компании, нацеленные на извлечение сырьевой ренты, теряют привлекательность, из этого бизнеса начался отток капитала.
Зеленая угроза
Дальше игнорировать этот тренд невозможно. Но будем откровенны: российская экономика не готова к декарбонизации и энергопереходу.
Среди целей российского правительства до 2024 г. борьбы с изменением климата нет, в новой Энергетической стратегии до 2035 г., по сути, тоже. В России отсутствует единая система сбора информации по эмиссии ПГ и изменению климата, нет систем, отслеживающих углеродный след отдельных компаний и продуктов. Отсутствие цены на CO₂ не формирует никаких стимулов к сокращению выбросов ПГ.
Между тем для российского ТЭКа глобальный энергопереход создает угрозу радикального сжатия объемов производства и омертвления инвестиций. Смена глобальной парадигмы ставит под сомнение возможности дальнейшего существенного наращивания энергетического экспорта, который лежит в основе современной экономической модели страны.
Расчеты, выполненные ИНЭИ РАН совместно с МШУ «Сколково», показывают, что даже при самых умеренных ожиданиях энергопереход приведет к сокращению российского экспорта энергоресурсов на 16% к 2040 г. и снижению среднегодовых темпов роста странового ВВП на 1,1% в год.
Однако Россия имеет сейчас возможность провести фундаментальную реформу по переходу на инновационное развитие. Вот ее контуры:
■ создание национальной системы низкоуглеродного регулирования, включающей стандарты отчетности по ПГ, международно признанный мониторинг выбросов ПГ, механизм ценообразования на ПГ. Это могло бы стать ответом на углеродную корректировку импорта в ЕС, обосновать финансирование для государственной поддержки НИОКР и зеленых пилотных проектов;
■ фокус на энергоэффективности как на самом дешевом и доступном способе декарбонизации, предполагающий, в частности, субсидирование энергоэффективных проектов и внедрение энергоменеджмента;
■ стимулирование развития ВИЭ (у России один из самых больших ветровых и солнечных технических потенциалов в мире) и других технологий с низким выбросом ПГ.
Все это вовсе не означает отказа от углеводородов – при определенной трансформации (в частности, при развитии технологий улавливания и хранения углерода, сокращении утечек метана, производстве низкоуглеродных газов, включая водород) нефтегаз вполне сочетается с зеленой повесткой.
Зеленый рост
Пока позиция России в зеленой энергетике сводится к мантре «у нас большой потенциал». Большинство перспективных направлений находится в зачаточной стадии, масштаб реализуемых проектов более чем скромный. Так, по данным Системного оператора, доля ветровой и солнечной электроэнергии в балансе ЕЭС России в 2019 г. составила всего 0,15%. Расчеты показывают, что при реализации самых амбициозных планов доля ВИЭ в выработке электроэнергии в России к 2035 г. достигнет лишь 2–2,5%.
Сейчас единственный драйвер развития зеленых технологий – это локализация («нам нельзя допустить технологического отставания»), что не способствует удешевлению технологий. При этом из-за отсутствия внутреннего рынка активно продвигается экспортная ориентация проектов – в частности, по оборудованию для ВИЭ и водороду. И это тоже выглядит странно: большинство стран в первую очередь развивали технологические компетенции, ориентируясь на внутренний рынок, и лишь потом, освоив его, шли в международную конкуренцию. Но у нас на внутреннем рынке доминируют соображения защиты традиционной тепловой генерации.
Серьезные изменения на внешних рынках ставят Россию в достаточно жесткие условия, и времени на размышления остается все меньше. Главное – не попасть в плен ложной дихотомии «или зеленое развитие, или экономический рост». Пока у нас еще есть шанс объединить первое и второе.
Татьяна Митрова — профессор МШУ «Сколково», член советов директоров Schlumberger и ПАО «НОВАТЭК»
Газета “Ведомости”
